| Судя по фотографиям, еще полгода назад он был атлетически сложенным мужчиной с веселым уверенным взглядом. Сейчас перед нами - затравленный, издерганный, исхудавший человек, цели которого - защитить и наказать. |
Судя по фотографиям, еще полгода назад он был атлетически сложенным мужчиной с веселым уверенным взглядом. Сейчас перед нами - затравленный, издерганный, исхудавший человек, цели которого - защитить и наказать. Защитить сына и наказать преступников, посягнувших на здоровье ребенка.
Игорь и Инга познакомились у себя на родине - в Украине. Игорь давно и прочно обосновался в Подмосковье, где работал складским рабочим на продовольственной базе, да и у Инги здесь оказались родственники, поэтому молодые переехали жить в подмосковное Селятино. Вскоре родился Олег. Жизнь предстояла нелегкая - люди приезжие, да и профессиями владели не самыми модными: грузчик и продавец, однако грядущей беды ничто не предвещало. Сын рос нормальным, а значит - шумным и подвижным ребенком на радость маме и папе. Впрочем, о маме промолчим. Ибо чувства, которые испытывала к своему ребенку Инга, для нас - загадка…
В какой-то момент Игорь стал замечать за супругой типичные, много раз описанные в современных газетно-журнальных публикациях симптомы неверной жены. Звонки незнакомых мужчин на мобильный, внезапно обрывающиеся при его вмешательстве, постоянные уединения Инги для разговоров и поиск возможности вырваться из дома в неурочный час… Игорь переживал, иногда срывался и требовал от жены объяснений. Та всякий раз упорно твердила, что все это мужу лишь кажется и не стоит принимать всерьез подобные глупости. Игорь верил, потому что хотел верить, но раз за разом все повторялось снова и снова. Традиционный отъезд Инги с ребенком на родину (каждое лето Игорь отправлял своих поближе к южному солнышку и витаминам) лишь отодвинул разоблачение.
Уехали Инга с Олегом в июне, а в августе Игорь сам вырвался в отпуск - навестить родных. Встретив супругу, он еще более утвердился в своих подозрениях. Уже первыми словами, которыми встретил отца ребенок, были: “А мама ни с кем не гуляла”. Зазубренный текст, более чем странно прозвучавший в качестве приветствия, стал отнюдь не единственным свидетельством “гуляний”. Можно скрыть небольшую интрижку, но когда вторжение посторонних мужчин в семейную жизнь становится системой, разоблачение неминуемо. Даже когда конфликты с супругой стали постоянными, Игорь до поры щадил ребенка и не расспрашивал о “поведении мамы”. То ли жалел детскую психику, то ли сам боялся услышать очевидное.
Тогда в Подмосковье они вернулись все вместе, втроем. Но “новой страницы” не получилось. Двойная жизнь Инги стала очевидной настолько, что Игорь ушел (хотя формально супругов К. развели совсем недавно). От семьи, но не от сына. Встречи и прогулки с ребенком превратились для него в еженедельный ритуал, который он свято соблюдал, хотя и тяготился безвестностью в отношении личной жизни жены и нарастающей нервозностью ребенка. Из уравновешенного мальчика тот на глазах стал превращаться в нервного и беспокойного. Не будучи обремененным знаниями детской психологии, Игорь тем не менее видел, что теперь уже что-то неладное творится не только с супругой, но и с сыном. Нервозность мальчика Игорь списывал на похождения Инги, когда внезапно открывшаяся действительность превзошла все его ожидания...
Накануне последней ссоры с женой Игорь отобрал у нее мобильный телефон, ставший виновником, а вернее - индикатором конфликта. Однажды он подробно прослушал все звуковые записи и просмотрел фотоснимки, сохранившиеся в памяти мобильника. Смутные опасения и раньше появлялись у обеспокоенного отца, а тут еще это странное мужское многоголосье на записях, понукающее зачем-то Ингу “подать-ка им сюда” маленького мальчика. Отказываясь верить своим собственным мыслям, Игорь, однако, немедленно отправился в местный отдел милиции. Но там он столкнулся с привычным нежеланием милиционеров взваливать на себя рутинный труд расследования такого скользкого и мерзкого по человеческим меркам преступления, не имеющего к тому же никаких иных доказательств, кроме невнятных записей в мобильнике. Отсюда и стандартный отказ: всему виной - воспаленное воображение “обиженного папаши”. Да еще и соперникам, поди, хотел насолить.
Каким-то краем своего сознания Игорь готов был с радостью согласиться с таким “диагнозом” - слишком ужасным представлялся ему его собственный сценарий. Он гнал от себя мысль о возможном преступлении до тех пор, пока…
В конце осени отец из-за вынужденного отъезда не видел сына больше месяца. Когда же он встретился с мальчиком в декабре, тот внезапно разрыдался, лихорадочно стал жаловаться отцу на “плохих дядей”, которые не дают ему житья, и принялся просить у отца помощи. Только теперь Игорь впервые начал подробно расспрашивать ребенка. Услышанному было трудно поверить. Рассказы маленького Олега рисовали страшную картину. Мать действительно изменяла Игорю (впрочем, сейчас об изменах было уже говорить смешно, коль скоро брак оставался лишь на бумаге) и делала это со многими мужчинами. Зачастую действо это происходило с несколькими партнерами одновременно. На глазах у шестилетнего ребенка, которого при этом еще и использовали в силу возраста, делающего его беспомощным перед взрослыми людьми. Холодные строчки из официальных документов неумолимо свидетельствуют, что ребенок систематически подвергался сексуальному насилию.
А что же мать? Какая женщина в здравом уме отдаст своего ребенка в чужие похотливые руки? Но кто сказал “в здравом”? Со слов мальчика, бесстрастно зафиксированных психиатрической экспертизой, дяди (числом до трех человек одновременно) постоянно кололи ей что-то шприцом в руку и “другие места”, и после этого мама позволяла делать с собой и ребенком все, что извращенцам было угодно. Кстати, по словам Олега, в процесс этот со временем оказалась вовлечена и едва достигшая совершеннолетия сестра Инги.
Зимний день, когда перед обманутым мужем открылась вся глубина падения жены, стал для Игоря самым черным днем в жизни… Если описывать его переживания литературным языком, то можно сказать, что душа его провалилась в бездну отчаяния. А можно иначе: отец схватил ребенка в охапку и побежал с ним прямо на Петровку, 38. Никакого другого адреса малознакомому с милицией человеку в голову не приходило. Ведь реакцию местных правоохранителей он уже видел. Там, на Петровке, мужчину с ребенком никто не ждал, выслушать и принять меры не спешил. Томительное ожидание закончилось вызовом в профильный отдел МУРа. Поначалу у Игоря приняли заявление, но по своему прежнему печальному опыту он уже знал, как мало это значит. Так оказалось и на этот раз - его перепасовывали от одного сотрудника к другому до тех пор, пока последний занимавшийся его делом оперативник после многочисленных переносов вопроса “на потом” не занялся бумагой вплотную. Все это время Игорь или сам приезжал на Петровку, или вызванивал исполнителей материала по данным ему телефонам. А ведь работа его, да и необходимость заниматься малышом, которого он теперь скрывал от матери, никак не способствовали долгим поискам правды. Наконец настырный заявитель надоел сыщикам и те заявили ему, что свидетельств преступной деятельности недостаточно - невнятные телефонные записи и показания несовершеннолетнего мальчика не могут служить достаточной доказательной базой для изобличения преступников.
И в эти дни, и в последующие самым неприятным для Игоря было то, что маленького Олега постоянно подвергали травмирующим душу расспросам, заставляя раз за разом вспоминать страшные подробности. То, чего Игорь долгое время не позволял себе в отношениях с сыном, боясь бередить детскую душевную рану, бездушно и по-казенному делали посторонние люди. Вслед за преступниками-педофилами мальчика продолжали терзать все - опера, участковые, следователи - люди, как впоследствии оказалось, вовсе не облеченные экспертными полномочиями в работе с маленькой жертвой взрослых людей. И ладно бы был толк! Но зачем, скажите на милость, было столько пытать ребенка, чтобы затем полностью проигнорировать его подробные описания мучений и данные им приметы преступников?
В какой-то момент хождений Игоря по милицейским кабинетам на его пути встретился по-настоящему ответственный и проникшийся ситуацией человек в погонах, это была женщина - сотрудник инспекции по личному составу.
Она вооружила Игоря списком инстанций, которые ему необходимо пройти, чтобы привлечь к ответственности виновных. Но даже она не смогла уберечь его от людской бездуховности и черствости. В ОВД по району Очаково-Матвеевское (по нынешнему месту проживания матери ребенка) ситуация повторилась - смакование интимных подробностей кучей народа, имеющего и не имеющего прямого отношения к установлению истины, вместо оперативного задержания и допроса предполагаемых преступников. Тем более, что выудить правду у наркоманов со стажем несложно. Участковый же, получив информацию от заявителя, повел себя странно. Игорь говорит, что, увидев фотографии с мобильника, тот явно узнал Ингу. Да и странно было бы ему не знать обитательницу притона на своей территории. Информацию о педофилах он также усвоил, но теперь, много времени спустя, никаких видимых проявлений работы с предполагаемыми преступниками нам обнаружить не удалось. Впрочем, не совсем так... После того как Игорь “сдал” преступников милиции (с вполне конкретными номерами машин и приметами личностей, которые ему удалось установить), он стал замечать пристальное внимание к своей персоне - звонки и последующее сопение в трубку, появление мужчин в темное время суток у дверей квартиры. Игорь понял, что на этот раз “сдали” его, и перестал выходить из дому, не вооружившись чем-либо тяжелым. А тем временем его заявление полеживало в дальнем ящике стола участкового. Пока упомянутый нами инспектор с Петровки не направила Игоря с новым заявлением в окружную прокуратуру и сама не приехала в отдел милиции. Там состоялось шумное выяснение с “виновниками”, после которого дело, казалось бы, сдвинулось с мертвой точки. Просроченные материалы были переданы в Никулинскую прокуратуру, где попали в руки молодому следователю - вчерашнему выпускнику юридического вуза. Впрочем, никакого уголовного дела возбуждено не было. Ведь для возбуждения его нужны не только опыт и житейская мудрость, которую странно ожидать от молодого парня в столь щекотливой ситуации, но и акты судмедэкспертиз. Подтверждающее насилие врачебное заключение, выданное специалистами Центра здоровья детей РАМН, акт осмотра проктологом клиники, куда обратился Игорь поначалу, показания самого ребенка о “плохих дядях” - ничего из этого предварительным расследованием принято во внимание не было. Наоборот, по истечении длительного времени следователем была назначена профильная специализированная экспертиза, которая уже не обнаружила на теле ребенка характерных повреждений. Да и откуда было бы им взяться по прошествии времени?.. Текст лежащего перед нами постановления об отказе в возбуждении уголовного дела изобилует многочисленными нарушениями логики и здравого смысла в желании избавиться от неугодного материала. Вынужденное перечисление убийственных подробностей из объяснения маленького мальчика, конкретные факты, приведенные отцом, вскользь упомянутое одно из медицинских заключений, предоставленных Игорем (при этом само постановление заметно и весьма тенденциозно искажает смысл врачебного вердикта), - все это сменяется отрицающими показаниями “настоящих”, то есть взрослых свидетелей - самой Инги и ее родителей! Этих свидетельств, естественных для прижатых к стенке людей, плюс уже упомянутой запоздалой судебно-медицинской экспертизы оказывается достаточно, чтобы подытожить: “…гражданин К. субъективно расценивал высказывания своего несовершеннолетнего сына”.
Сам же Игорь в это время подвергался беспрецедентному давлению со стороны “незаслуженно обиженного по его милости” участкового. Тот предпочел работать не с преступниками, а с неугомонным заявителем. Угрозы участкового разобраться с Игорем и заставить того пожалеть о жалобе на него были озвучены неоднократно. Правда, с горечью приходится констатировать, что вряд ли среди коллег участкового найдутся тому свидетели.
Прессинг со стороны тех, кто призван защищать, - еще полбеды. Куда хуже другое - понимание того, что в нынешних условиях никто не собирается наказывать педофилов. Дело фактически закрыто.
Говорят, время лечит. Детскую душу - возможно. Но в остальном оно работает против Игоря. Напомним: Игорь К. - обычный работяга, которому и без того нелегко хлопотать о малыше, будучи к тому же вынужденным прятать его от матери. Опасения за здоровье ребенка да и за собственную жизнь после сделанных им разоблачений уверенности не добавляют. Преступники живут и здравствуют поблизости. Их очередной жертвой в любой момент может стать другой ребенок. Если этого не происходит уже сейчас, в момент, когда вы читаете нашу газету.
Наша статья для Игоря - последний шанс. И это не тот случай, когда можно в очередной раз беззубо посетовать на падение общественных нравов и бездействие правоохранителей. Если не банальное сопереживание, то по крайней мере особый контроль нашего издания за этой ситуацией, надеемся, заставит уполномоченные службы вмешаться как можно быстрее.
Алим ДЖИГАНШИН
Коллаж Юлии КАДАНОВОЙ
Комментарий специалиста
Чьи права охраняют правоохранители?
Член Общественной палаты России, лидер правозащитного движения “Сопротивление” Ольга КОСТИНА.
Ситуацию с защитой прав ребенка в стране сегодня можно назвать катастрофической. На протяжении длительного времени ни законодателем, ни федеральными органами власти практически ничего не сделано для ее исправления. К сожалению, создается такое впечатление, что та же прокуратура, которая главной своей задачей, казалось бы, должна видеть защиту прав граждан, не считает ее своим приоритетом. Естественно, никто не оспаривает у прокуратуры ее надзорных функций и функций борьбы с преступностью. Однако у нас достаточно силовых ведомств, занимающихся этой борьбой. Мало того, в тех же органах внутренних дел созданы подразделения собственной безопасности, которые занимаются выявлением недобросовестных сотрудников в своих рядах и в какой-то степени берут на себя функции внутреннего надзора. А вот кому пожаловаться на недобросовестно выполняющего свои задачи или просто злоупотребляющего своим должностным положением прокурора? Кто защитит права наших граждан, и в особенности самых маленьких и беззащитных из них - детей? Ситуация, описанная в статье, четко показывает - у нас достаточно правоохранительных ведомств, но нет структуры, которая охраняла бы наши права, которая во главу угла ставила бы интересы человека.
Это нонсенс, что родители с пострадавшими детьми должны бегать по различным инстанциям и искать тех, кто должен им помочь. Что в стране до сих пор не создано специализированной общефедеральной структуры, которая занималась бы этими проблемами. Что нет ни одного телефона горячей линии, по которому можно было бы обратиться детям и их родителям. В США, например, этой проблемой занимаются в двух ведомствах, помощь им оказывают четыре сетевые неправительственные организации. Мало того, прокуроры в Америке имеют право, в случае если им станет известно о совершенном в отношении ребенка насилии, возбудить дело в отсутствие заявителя. Увы, нашей системе до такого уровня еще очень и очень далеко.
Сегодня Общественная палата России совместно с профильными комитетами Госдумы России вплотную занимается проблемой предотвращения насилия над детьми и защитой прав ребенка. В частности, рассматривается вопрос о создании действующей федеральной системы, в функции которой была бы заложена правовая защита детей. Обсуждается вопрос об изменении некоторых процессуальных норм, в том числе процедуры допроса ребенка, подвергшегося насилию. К сожалению, сегодня эта процедура совершенно не учитывает особенностей детской психологии, а зачастую является не менее травматичной для детской психики, как и само насилие. А кроме того, мы предлагаем ужесточить наказание для должностных лиц за необоснованный отказ в принятии мер по заявлениям граждан. К сожалению, как показывает практика, и что, кстати, еще раз подтверждается вышеупомянутым вопиющим случаем с ребенком, такие нарушения прав граждан достаточно широко распространены.
Подготовила Елена КОРОЛЬКОВА
Фото Александра ЮРШИНА
