| Алексей Ермолов - одно из самых громких имен России первой половины XIX века... Умница, красавец, громадного роста и невероятной силы (по свидетельству очевидцев, он мог одним ударом сабли отрубить голову буйволу), образец воинского и гражданского мужества. Это он получил свой первый Георгиевский крест по представлению самого Суворова. Это он совершил чудеса храбрости и самоотверженности в Бородинском сражении. И это он на вопрос императора Александра I: “Чем я могу отблагодарить вас, генерал?” дерзко ответил: “Сделайте меня немцем, Ваше Величество” (намекая на засилье в российской службе лиц иностранного происхождения). И это о нем гениальный Пушкин написал в “Кавказском пленнике”: “Смирись, Кавказ: идет Ермолов”. И хотя официально титула наместника Алексей Ермолов не носил (он будет учрежден позже), но именно он первым получил неофициальный, но гордый титул “проконсул Кавказа”. С него мы и начинаем серию публикаций о кавказских наместниках. |
Алексей Ермолов - одно из самых громких имен России первой половины XIX века... Умница, красавец, громадного роста и невероятной силы (по свидетельству очевидцев, он мог одним ударом сабли отрубить голову буйволу), образец воинского и гражданского мужества.
Это он получил свой первый Георгиевский крест по представлению самого Суворова. Это он совершил чудеса храбрости и самоотверженности в Бородинском сражении. И это он на вопрос императора Александра I: “Чем я могу отблагодарить вас, генерал?” дерзко ответил: “Сделайте меня немцем, Ваше Величество” (намекая на засилье в российской службе лиц иностранного происхождения). И это о нем гениальный Пушкин написал в “Кавказском пленнике”: “Смирись, Кавказ: идет Ермолов”.
И хотя официально титула наместника Алексей Ермолов не носил (он будет учрежден позже), но именно он первым получил неофициальный, но гордый титул “проконсул Кавказа”. С него мы и начинаем серию публикаций о кавказских наместниках.
Впервые на Кавказ Ермолов попал еще в царствование Екатерины, едва начав свою боевую карьеру в качестве капитана артиллерии. Он принимал участие в военной экспедиции, известной как Персидский поход графа Зубова. 35-тысячный Каспийский корпус взял тогда Дербент, считавшийся воротами в Персию. Занят был весь прибрежный Дагестан и покорены все ханства восточного Закавказья. Передовые кавалерийские отряды перешли Куру, и дорога на Тегеран была открыта.
В том походе Ермолов получил Владимирский крест и чин подполковника. Возможно, уже тогда он пришел к мысли, которую высказал и осуществил много лет спустя: “Кавказ - это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Штурм будет стоить дорого, так поведем же осаду...”
Но столь удачно начавшаяся служба оказалась не такой уж безоблачной. При непредсказуемом Павле Ермолов угодил даже в Петропавловскую крепость, а затем и в ссылку. При Александре I - выдержал долгую неприязнь всесильного Аракчеева.
В 1816 году последовало назначение на Кавказ. К этому времени 39-летний Ермолов имел чин генерал-лейтенанта, был награжден орденами святого Георгия трех степеней и святого Владимира, получил золотую шпагу с надписью “За храбрость”. Он был назначен командиром Отдельного Грузинского (с 1820 года - Кавказского) корпуса и управляющим гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях. То есть сосредотачивал в своих руках всю полноту военной, полицейской и гражданской власти.
За годы своего “проконсульства” Ермолов провел череду глубоких преобразований. Прежде всего позаботился о войсках: облегчил (учитывая горный характер театра войны) амуницию, зато прибавил провианта и денег, убрал гарнизоны из гиблых мест. Строил дороги, казенные здания, наладил почту. Установил дипломатические отношения с Персией и продвинул на юг российские границы. При нем в Тифлисе начала выходить первая газета на грузинском языке. Изменилась и сама стратегия военных действий. Он первым начал рубить просеки и медленно, но неуклонно двигал в горы кордонные линии и крепости. За девять лет он многое сумел изменить на Кавказе, но многое изменилось и в самой России. Взошедший на престол Николай I не больно-то благоволил к генералу. Ко всему прочему Ермолов промедлил с присягой в декабре 1825 года своих войск Николаю. Опасались даже, что он идет с Кавказским корпусом на помощь восставшим. На следствии декабристы Якубович и Пестель показали, что Ермолов хотел отделить Кавказ от России и стать во главе новой династии. А фельдъегерь, прибывший с известием о том, что Кавказский корпус спокойно присягнул Николаю, от себя добавил: “Иначе и быть не могло. Прикажи Алексей Петрович, войска присягнут и шаху персидскому”.
Это высказывание оказалось для Ермолова роковым. С началом персидской войны на Кавказ, на его место, был послан генерал Паскевич. Ермолов же, незаслуженно обвиняемый в том, что затеял войну, и в том, что сам же оказался к ней не готовым, подал в отставку.
В “Путешествии в Арзрум” Пушкин писал, что, говоря о победах Паскевича, Ермолов заметил: “...они одержаны слишком дорогой ценой. Можно было бы сберечь людей и издержки...” Сберечь людей... Именно поэтому Ермолова так любили в армии. Никакой другой военачальник, руководивший кавказскими войсками, такой любви не был удостоен. А стратегия, к которой русское командование после очень долгих неудач и огромных потерь вынуждено было прибегнуть в войне с горцами, была стратегией Ермолова.
Личность Ермолова никогда не была обделена вниманием литераторов. Хоть и дают они порой противоречивые оценки, но именно из всего этого многообразия и можно сложить объективный портрет этого незаурядного человека. Недаром сам Ермолов говорил: “Поэты есть гордость нации”. Они платили ему тем же вниманием: “С первого взгляда я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем. - Так писал Пушкин о встрече с ним. - Лицо округлое, огненные, серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на геркулесовом торсе... Когда же он задумывается и хмурится, то он становится прекрасен и разительно напоминает поэтический портрет, писанный Довом” (портрет, написанный английским художником Джорджем Доу для галереи героев войны 1812 года в Зимнем дворце). Известно и письмо Пушкина, в котором он высказал намерение издать записки Ермолова или даже быть его историком: “...Ваша слава принадлежит России, и Вы не вправе ее утаивать... Прошу Вас удостоить меня чести быть Вашим издателем”. Несколько месяцев в тифлисской канцелярии Ермолова прослужил лицейский друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер. Он посвятил оду “своему герою” и до конца дней причислял себя к “ермоловцам”. Кондратий Рылеев в стихотворении “А. Ермолову” призывал его “спасать сынов Эллады”, то есть во главе войск спешить на помощь грекам, поднявшим восстание против владычества турок.
Среди декабристов Ермолов пользовался огромной популярностью. С ним, видимо, связывали определенные надежды, оказавшиеся, к их разочарованию, совершенно неоправданными, о чем впоследствии с горечью кто-то из них писал: “Ермолов мог предупредить арестование стольких лиц и казнь пяти мучеников; мог бы дать России конституцию, взяв с Кавказа дивизию пехоты, две батареи артиллерии и две тысячи казаков, пойдя прямо на Петербург... Помещики-дворяне не смели бы пикнуть и все до одного присоединились бы к грозной армии, ведомой любимым полководцем. Это было бы торжественное шествие здравого ума, добра и будущего благополучия России. Но Ермолов был всегда только интриган и никогда не был патриотом...”
О Ермолове писали и Жуковский, и Полежаев, и Бестужев. Грибоедов несколько лет служил на Кавказе при Ермолове и считал его “одним из самых умнейших и благонамереннейших людей в России”. Получив в крепости Грозной приказ об аресте Грибоедова по делу о 14 декабря, Ермолов предупредил об этом поэта, и тот успел сжечь все компрометирующие его бумаги.
Словом, недаром писать о Кавказе и обойтись без Ермолова было невозможно. Пушкин по дороге в Грузию сделал двести лишних верст и заехал в Орел, чтобы познакомиться с ним. Лермонтов упомянул Ермолова четыре раза: дважды в “Герое нашего времени”, в очерке “Кавказец” и в стихотворении “Валерик”.
Знаменитый поэт и партизан Денис Давыдов был двоюродным братом Ермолова и всегда относился к нему с благоговейным почтением. В его военных записках имя Ермолова встречается едва ли не на каждой странице.
“Примерная и столь редко встречающаяся бережливость относительно казенных денег и людей, - читаем в записках Давыдова, - умение увлекать за собою тысячи людей одними высокими качествами ума и сердца и побуждать их к благотворной деятельности справедливо стяжали ему завидную славу и искреннее уважение современников”.
В конце своей службы на Кавказе попавший в опалу Ермолов выехал из Тифлиса в той же простой рогожной кибитке, в которой десять лет назад приехал сюда.
Николай I впоследствии вернул его на службу и назначил членом Государственного совета, отправив боевого генерала в собрание престарелых сановников.
Неординарный Ермолов (такого еще не знала наша история) написал царю прошение об увольнении его от... заседаний.
Умер Ермолов на 84-м году жизни и был похоронен в Орле. Перед могилой установили лампаду, устроенную из чугунной гранаты, со скромной надписью: “Служащие на Гунибе кавказские солдаты”. (Высокогорный Гуниб - последнее пристанище Шамиля, там он был пленен спустя тридцать лет после того, как Ермолов навсегда покинул Кавказ.) Тем не менее, когда Шамиля привезли в Москву и спросили, что он хочет увидеть, грозный имам, не задумываясь, ответил: “Прежде всего - Ермолова”.
Согласитесь, такое признание врага многого стоит.
Юрий ДОЙНИКОВ
